* * *
Что все от нас —
Напрасно думаешь,
Любой успех
Вплетая в бум.
Дает Господь нам
И безумие,
И очень
Обостренный ум.
* * *
Падают с тополя листья,
Как камуфляж тропа;
Физиономия кислая
Тучи: измята, тупа.
Жэковские работяги
Метлами листья сгребут,
И на машинной тяге
Вывезут как-нибудь.
Будет весна, будут птицы
Свой разливать елей;
Выглянут новые листья
Ясеней и тополей.
Где зелени быть не велено,
Где не взойдет побег...
Это уже не про дерево,
А про тебя, человек.
* * *
Что ни душа — то песня, —
Песня умчится вдаль, —
Может пришлет весточку —
Полузабытый дар.
Любовь может быстро скрыться,
Как облако за горизонт, —
Но, иногда, крыльями
В памяти тихой взмахнет.
Никто не уходит бесследно —
Для сердца, для сна, для глаз.
Нежностью что ослепит —
Может вернуться ни раз.
* * *
Наверно, все идет как надо:
Тот мчится в небо, тот — в проем.
Ну, умер — экая досада!
А стоит ли рыдать о нем?
Горишь-горишь и обесточат;
Дают отраву и вино;
И страсти зачеркнуть, как строчки,
Видать, нам тоже не дано.
Богатый тот, а этот сирый;
Тот все молчком, тот дребезжит.
Бессмертия нет эликсира
И нечего о нем тужить.
* * *
Какой ни выдумай системы, —
Пусть будет их не сосчитать, —
Но только все мы, только все мы
Ужасно любим помечтать.
Мечту рассудок осуждает
(Опять синицы-журавли),
Ну, кто живет так, как мечтает?
Не как мечтается живи.
Все правильно — удачи мимо,
И ты наполовину сник.
Мечта не вся осуществима,
Жизнь без нее — сухой тростник.
* * *
Этот тихий, но, а этот прыткий;
Этот — дуб, а тот из рода ив.
Каждую прижизненную нитку
Время проверяет на разрыв.
У мечты так много обещаний;
Много ям в пути по всей длине;
И тревогу каждый ощущает,
Даже если и молчит о ней.
Этим — не совсем порви живется,
Те — конец с концом едва сведя...
Только нитка все же оборвется,
Та пораньше, эта погодя.
* * *
Изопьешь из всех бокалов,
Пожуешь от всяких блюд,
И к тебе придет усталость,
Как измученный верблюд.
Тот, который по пустыне,
Шаг, и в ногу ржавый гвоздь.
А песок когда остынет?
Дождь в пустыне — редкий гость.
А мираж вовсю морочит:
Вроде — речка, нет — скала.
И верблюд идти не хочет,
Лег в песок и все дела.
* * *
Как ни журчи — уйти придется:
Плоть предназначена на слом.
Пусть песня жаворонка льется,
И воздух полнится теплом.
Пусть в речке не тускнеют струи,
И не спеша плывет паром,
И золотые сосен струны
Не рушатся под топором.
Пусть облака белы, как шали;
Пусть эта жизнь цветет и впредь...
Ты под ногами не мешайся
Порывом сломленная ветвь.
* * *
За кусты, да за овражек
Улетел, рвет тишину:
Большего дергач не скажет,
Что положено ему.
Соловей куда как свищет,
Даже выступит слеза.
И ручей не скажет чище,
Чем дано ему сказать.
И плотвичка, и карасик,
Не по силам что — не трожь.
Вот и ты, как ни старайся —
Лучше строк не подберешь.
* * *
Где-то стук топора;
Где-то скрежет сосны;
Может быть ей пора;
Щепки желто-красны.
Упадет, подомнет
Под себя стылый снег,
И ее увезет
На санях человек.
Ах, пора! Ах, пора! —
Не захлопнута дверь;
Снова стук топора,
Кто же рухнет теперь.
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Оцените произведение:
(после оценки вы также сможете оставить отзыв)
2) Огненная любовь вечного несгорания. 2002г. - Сергей Дегтярь Это второе стихотворение, посвящённое Ирине Григорьевой. Оно является как бы продолжением первого стихотворения "Красавица и Чудовище", но уже даёт знать о себе как о серьёзном в намерении и чувствах авторе. Платоническая любовь начинала показывать и проявлять свои чувства и одновременно звала объект к взаимным целям в жизни и пути служения. Ей было 27-28 лет и меня удивляло, почему она до сих пор ни за кого не вышла замуж. Я думал о ней как о самом святом человеке, с которым хочу разделить свою судьбу, но, она не проявляла ко мне ни малейшей заинтересованности. Церковь была большая (приблизительно 400 чел.) и люди в основном не знали своих соприхожан. Знались только на домашних группах по районам и кварталам Луганска. Средоточием жизни была только церковь, в которой пастор играл самую важную роль в душе каждого члена общины. Я себя чувствовал чужим в церкви и не нужным. А если нужным, то только для того, чтобы сдавать десятины, посещать служения и домашние группы, покупать печенье и чай для совместных встреч. Основное внимание уделялось влиятельным бизнесменам и прославлению их деятельности; слово пастора должно было приниматься как от самого Господа Бога, спорить с которым не рекомендовалось. Тотальный контроль над сознанием, жизнь чужой волей и амбициями изматывали мою душу. Я искал своё предназначение и не видел его ни в чём. Единственное, что мне необходимо было - это добрые и взаимоискренние отношения человека с человеком, но таких людей, как правило было немного. Приходилось мне проявлять эти качества, что делало меня не совсем понятным для церковных отношений по уставу. Ирина в это время была лидером евангелизационного служения и простая человеческая простота ей видимо была противопоказана. Она носила титул важного служителя, поэтому, видимо, простые не церковные отношения её никогда не устраивали. Фальш, догматическая закостенелость, сухость и фанатичная религиозность были вполне оправданными "человеческими" качествами служителя, далёкого от своих церковных собратьев. Может я так воспринимал раньше, но, это отчуждало меня постепенно от желания служить так как проповедовали в церкви.
